Про кино
В детстве он был заводилой и «режиссером». Село Горхон Заиграевского района Бурятии – там у бабушки сын художников проводил каждое свое лето. Он помнит лица всех деревенских ребят – соратников и актеров его детских постановок. Том Сойер, Штирлиц и Чингачгук оживали в тех играх, вдохновленные его энтузиазмом.
- Дедушкиными инструментами я выпиливал снаряжение для наших игр. Теперь мне кажется, это была какая-то почти средневековая жизнь, – задумчиво вспоминает художник и считает, что сегодняшним собой он обязан детству.
- Золотое время продлилось лет до тринадцати, но осталось во мне навсегда. Оттуда, из детства мы, художники, всегда черпаем идеи и вдохновение.
Кажется, это кадры из забытого старого фильма проносятся перед глазами, но кино в его жизни продолжается. Он сотрудничает с кинематографистами, выступая художником по костюмам для ряда известных фильмов, и есть ощущение, что роман с кинематографом еще далеко не окончен.
Выбор профессии
Он мог стать музыкантом.
- Было время, когда я не сомневался, что из меня выйдет крутой музыкант – так сильно было мое увлечение музыкой. Мы репетировали, трясли волосами, швыряли гитары…
С гитарой он и поехал в Красноярск учиться на художника, решив, что, если к 18 годам музыкант из него не вышел, пора серьезно заняться рисованием.
- Я рисовал всегда, сколько себя помню. Отец бережно сохранил мои рисунки, которые, спустя годы, вошли в книгу «Zorik – book». Этим я словно оправдывался перед миром в том, что пришел не потому, что это стало вдруг модно или актуально, а потому что это было естественно, это было всегда.
Художественной школы он не оканчивал:
- Мне стало скучно – говорит он, – и я ушел.
И из обычной школы однажды он тоже ушел.
- В один прекрасный день я просто вышел с портфелем и понял, что сюда я больше не вернусь.
Бурятское училище культуры и искусств дало ему специальность «художник – педагог». Время было тяжелое – середина 90-х, пресловутая бедность художников заставляла сокурсников мрачно шутить: «Ты будешь художник – педагог, а ты – художник – столяр, ты будешь художник – водитель, а ты – кондуктор». Но его будущее художника должно было состояться, ведь отец ради этого продал свой пилорамный станок.
- Я знаю, как он был ему нужен, но, прикинув, что Москву и Петербург семья не потянет, меня решили отправить в Красноярск – в ближайший к дому художественный институт.
Он говорит, что по жизни им движет интуиция, но…
Плод сомнений
Уже учась в Красноярском государственном художественном институте его вдруг одолело сомнение: а тем ли он занимается? «Что я тут делаю? Чем занимаюсь?!» – вопросы, благодаря которым он едва не бросил учебу.
- Вокруг меня творили дизайнеры. «Вот эти люди делают по – настоящему нужное дело. А что я –художник? Кому это надо?» – думал я.
На занятиях им говорили о высоком, а выходя из стен института, они сталкивались с суровой реальностью.
- Однажды я попросил перевести меня на дизайнерский факультет, но мне, слава богу, отказали.
Впереди его ждала Третьяковка, но кто тогда об этом знал?
Подработка дизайнером в одном из рекламных агентств Красноярска стала для него подтверждением слов о том, что нет ничего хуже сбывшейся мечты.
- Я получил то, что хотел, – улыбается он, – руководитель держался за меня, потому что я был самым творческим в его коллективе, но едва мне представилась возможность продолжить стажировку после института, я немедленно ушел с этой работы и уже не сомневался в своем выборе: я – художник.
Бурятский космополит
Его дипломной работой стало большое полотно на тему бурятских богатырей. После него его позвали туда, что у всех называется аспирантурой, а у художников – стажировкой.
- Я всегда подчеркивал, что, будучи бурятом, некоторые вещи ощущаю совершенно иначе. Тем не менее, я никогда не чувствовал своей инородности. Более того, я ощущаю себя космополитичным. Я не художник - этнограф, не воссоздатель исторической правды, я пытаюсь делать искусство, стараясь преодолеть какие-то рамки. Через степную колористику мне легче беседовать со зрителем, а так, пожалуй, это европейская школа, европейские приемы рассуждения в живописи. Элементы национальной культуры помогают мне более убедительно доносить до зрителя свои мысли.
Цепочки бесконечности
Художников в России учат неимоверно долго. Учеба в одном только Красноярске заняла у него 6 лет.
- Последовательный процесс обучения носит не столько образовательный, сколько охранительный характер с целью не растерять накопленный веками опыт русской живописной школы. Когда ты выходишь из этой школы, то полагаешь, что вот сейчас и начнется то самое свободное творчество, но…ты не можешь ничего из себя выложить, кроме тех знаний, которые в тебя заложили.
Есть люди, которые, наполняясь знаниями, просто выдают то, что в них положено. Но это был не его путь.
Его отец – художник Бальжинима Доржиев, стал одним из главных его учителей.
- Он показал мне, что художник – это некий сгусток энергии, который, поглощая информацию, выносит ее на холст каким-то невообразимым образом. В детстве мне казалось, что это какой-то сакральный процесс.
Отец никогда не говорил ему, что нужно делать, какие использовать цвета. Он говорил, что нужно быть искренним.
- Когда в том, что ты делаешь, есть твои искренние порывы, первоначальная мысль, возможно, совсем нечеткая, начинает обретать форму и энергетику. Когда зритель начинает обсуждать картину, постепенно она перестает быть твоей, уходя в самостоятельный полет. Если ты можешь это запускать такие цепочки бесконечности, то это классно.
«Успех – это хитрая штука»
Вопреки ожиданиям, отчаяние ему хорошо знакомо. А к оценочному мнению других он старается относиться спокойно. Перед открытием выставки в Третьяковской галерее, однако, переживал так, что к моменту открытия …был совершенно спокоен.
- Когда начинаются хвалебные речи, я внутренне весь напрягаюсь и чувствую, как из меня уходит что-то драгоценное, жизненно необходимое.
Свой коммерческий успех по большей части считает заслугой продюсера Константина Ханхалаева.
- Успех – это хитрая штука, которая дает некоторую уверенность. Отчасти, это привязка к мнению других людей. Успех – это завершение одного этапа и повод идти дальше.
Его картины как его дети. Он может понимать, что сейчас сделал бы все иначе, но… «ребенок» уже готов и давно живет самостоятельной жизнью.
- Если сейчас я смотрю на какие-то вещи по-другому, это значит, что надо сделать заново.
Кино продолжается
Он по-прежнему увлечен музыкой. Он по-прежнему любит кино. Он больше не смущается узнаваемости и с уверенностью сидит с ребенком в очереди в поликлинике. Его картины полны тонкого юмора. На страшный вопрос: «О чем эта картина?», отвечает разными историями, озорно предвкушая, как однажды эти версии встретятся.
- Мне однозначно тесно быть только в рамках художника – живописца. Наверное, я в этой жизни проживаю несколько жизней. Иногда по прошествии времени, мне кажется, что в разные периоды моей жизни это был разный я. Чем старше, тем менее подвижным становишься, а может, просто устаешь от каких-то вещей. Но когда соприкасаешься с другими сферами, понимаешь: еще все впереди. Например, так случилось, когда я начал пробовать лепить. Я понял тогда, что есть еще масса областей, в которых можно приложить свои усилия. Нужна только смелость.
