Смотр-конкурс проходил в Якутске, и на Бато-Мунко Чимитова свалилась неожиданная слава – то Минкульт грамоту даст, то газета напишет, то на телевидение пригласят. Но все это время, начиная с 1976 года, он был единственным представителем своего дела в Бурятии и «варился в собственном соку».
Лететь с одним крылом
В его роду были дарханы. Прадед по отцовской линии был кузнецом. Это все, что он знает о нем, потому что отца Бато-Мунко Чимитов никогда не видел. Об этом он теперь говорит вскользь. Говорят, человек, выросший без отца, летит с одним крылом. На это Бато-Мунко отвечает молчанием. А потом, вздохнув, признает: «Есть такое».
Мать Бато-Мунко после войны стала инвалидом – полиартрит скрутил, потому кормильцем в семье был отчим. Разное бывало. Бато-Мунко с детства любил рисовать. Но дело это было так себе, пустяшное. С точки зрения отчима, не дело вовсе сидеть рисовать. Нужно было по хозяйству помогать. И Бато-Мунко после школы трудился, как все дети. На улице играл. А темными вечерами перед сном доставал карандаш и рисовал. При свете керосиновой лампы он рисовал лучшие миры – животных, что привольно пасутся в степи, людей, сказки. Отчим, бывало, проснувшись среди ночи, ругал пасынка на чем свет стоит – что за занятие такое не спать ночами? Порой рисунки нещадно сминались и выбрасывались. Бато-Мунко плакал, а потом снова рисовал.
Первое признание
Его первым признанным произведением стала иллюстрация к русской народной сказке. 9-летний Бато-Мунко разделил лист бумаги на четыре части и в каждом «окне» нарисовал эпизод, сложившийся в единую историю. Учительница внимательно посмотрела на рисунок и похвалила ученика. С тех пор мальчик стал признанным авторитетом и до 10-го класса выпускал стенгазеты, рисовал портреты писателей и даже самого Ленина, который у него получался так удачно, что по окончании школы учительница посоветовала ему идти учиться на художника.
Кто такие художники и где на них учат, в деревне в то время никто не знал. Вот артисты – другое дело, их знали все. Бато-Мунко любил математику и геометрию, но, послушав учительницу, решил попробовать. Приехав из родного Тохоя в Улан-Удэ, он устроился помощником художника-оформителя на Судостроительный завод, чтобы хоть чему-то научиться и поступить в художественную школу.
Юноша понятия не имел ни о натюрмортах, ни о композиции. Работал по наитию и через два месяца познакомился с одним художником, сказавшим ему: «Есть такое училище в Абрамцево, под Москвой… Вот туда бы тебе». Вместе с племянником знаменитого бурятского художника Мердыгеева Батором они загорелись идеей поступить туда и на пару поехали в Москву.
- Один бы я не смог, конечно, - признается теперь Бато-Мунко Балтуевич.
Абрамцево
В Москву они прилетели на самолете и сразу же поехали в Абрамцево. Из столицы – в деревню. Пока Бато-Мунко ехал на электричке и расстраивался все больше. «Я же вроде в Москву ехал, а тут опять деревня», - сокрушенно думал юноша.
В Абрамцево, бывшей усадьбе русского мецената Саввы Мамонтова, он прошел экзамены. Карандашный рисунок сдал хорошо, а вот живопись – не хватало опыта работы с красками. И тут выяснилось, что в училище, у истоков которого стояли знаменитые художники Васнецов, Репин, Поленов, Врубель, требовались и другие художники – по кости, камню, дереву, керамисты и ювелиры. Так, Бато-Мунко Чимитов попал на прикладное отделение.
- Уже через год я забыл о своем разочаровании и наслаждался красотой и покоем природы в Абрамцево. Свет, деревья, зелень – все нравилось мне, и с ужасом думал, что было бы, если бы я поступил в Художественное училище им. Калинина в Москве. Там, в городе, вокруг были шум, суета, метро. А тут в любой момент можно сесть на электричку и уехать в Москву, чтобы ходить в музеи, - вспоминает мастер с большим чувством.
Один такой поход оставил неизгладимый след в его жизни.
- Я пошел в Музей народов Востока, когда пришло время выбирать, чем именно буду заниматься – костью, деревом или камнем. И это помогло мне сделать выбор. Работы мастеров Китая, Японии, Кореи впечатлили меня. Я увидел такую красоту, сделанную из кости – материала белого, теплого, что понял – хочу заниматься именно этим, - говорит Бато-Мунко Балтуевич.
Практику студентом проходил на только что открытых Соловках и в знаменитых Холмогорах.
- Люди были какие хорошие… И в Тобольске, где на фабрике проходил практику, много нужного узнал.
Для дипломной работы ему доверили кусок мамонтовой кости – материал ценный. Из него он создал свое первое изделие. Мамонтовую кость тщательно взвесили, перед тем как отдать в руки бурятского юноши.
Возвращение
После окончания училища с отличием молодой косторез был совершенно свободен – ни одно предприятие не требовало его возвращения, и он мог выбирать.
- Хотел остаться в Абрамцево или уехать в Холмогоры. До сих пор рад, что учился именно там, настолько расширился мой кругозор. Москва была чудом - кругом музеи, выставки, иностранцы. Я увидел Украину, Прибалтику, Кавказ и Среднюю Азию, познакомился с такими интересными людьми, понял, чего мне не хватало. Мы так дружно жили. Я быстро развивался в спорте и уже должен был сдать норматив мастера по самбо… Там, в Москве, повсюду кипела такая жизнь, а у нас? Один музей им. Сампилова. Но после окончания мама сказала: «Ты должен быть рядом. Я ждала тебя, возвращайся».
Вернувшийся в Улан-Удэ молодой специалист устроился на недавно открытый опытный завод художественных изделий и сувениров, организовал и возглавил цех, в котором работали резчики по кости. Затем работал главным художником, в общей сложности 15 лет.
- Мы, художники, хотели творить, делать красивые вещи, а на заводе администрация требовала дешевые типовые изделия. Это извечный спор между творческими людьми и администрацией.
Потому в 1991 году он ушел в свободное плавание. Работал в Союзе художников, когда все развалилось.
- Многие ребята-дарханы сгинули, кто-то ушел в «костоправы» ремонтировать автомобили, кто в деревню уехал, а кто-то... Были талантливые ребята, но не предприимчивые, вот им пришлось туго. Очень трудно было выживать. Хорошо еще, что жена моя, бухгалтер по профессии, поддержала меня и я занялся ювелирным делом, чтобы как-то оставаться на плаву.
С развалом СССР все изменилось в их жизни. В 90-е годы он только и успел забрать из разваливавшегося завода несколько мешков никому, кроме него, уже не нужных костей крупного рогатого скота, чтобы было с чем работать дальше. Теперь, говорит, не те кости пошли – молодняк, тонкостенные, для работы мало годятся.
Один в Бурятии
- Один я в Бурятии косторез. И до сих пор сам по себе. И в этом году меня вдруг пригласили в Якутию на фестиваль косторезного искусства. Нужно было представить не меньше пяти работ, я взял шесть своих работ из мамонтовой кости – икону с изображением Хамбо ламы Итигэлова, объемную скульптуру Чингисхана, шахматы монголо-язычных кочевых народов, панно-блюдо с изображением праматери всех монголов Алан-гоа, национальный нож и портрет бывшего председателя Союза художников Бурятии Даша-Нимы Дугарова, - говорит мастер.
С ними и поехал в Якутск. На дорогу деньги искал через спонсоров и в Министерстве культуры. Там, подумав, выделили деньги.
В Якутии искусство косторезов представили 13 регионов России, и он один – 65-летний мастер – был из Бурятии. В первый день Бато-Мунко Чимитов прочитал доклад о косторезном искусстве Бурятии, потом провел мастер-классы. Когда ему присудили Гран-при, был совершенно обескуражен.
- Я был в шоке. Там много достойных участников, но, как мне сказали, мои работы несли национальный колорит, исполнены в разнообразной и сложной технике – ажур, гравировка, скульптура - и посвящены исторической тематике. Не олени и медведи, - объясняет художник.
Получив Гран-при в Якутии и главный приз – сертификат на 100 тыс. рублей, Бато –Мунко Балтуевич прямиком отправился в Магадан на II Международный фестиваль «Косторезное искусство народов мира». Там среди мастеров из США, Норвегии, Китая, Финляндии и др. он получил диплом первой степени в номинации «Духовность в искусстве».
Встать на крыло
После фестивалей косторез Чимитов вернулся домой окрыленным. Случившийся за год до этого микроинсульт заставил его подвести итоги.
- Я понял, что на правильном пути. Все эти годы был один, мне не с кем было даже посоветоваться. В Улан-Удэ выставлял работы, все говорили: «Хорошо!». А мне нужно было слышать настоящее мнение профессионалов, моих коллег.
И Министерство культуры Бурятии недавно задумалось об учениках для костореза Чимитова.
- Я говорю, ради Бога! Только базу создайте. Здесь не надо ни печей дорогостоящих, ничего, кроме материалов. Но не я должен искать кости. А опыт преподавательский у меня есть – два года учил у себя дома студентов института культуры. На своих материалах, отрываясь от работы, ждал учеников, а потом писал отчеты, планы. В итоге писанины было больше. Зачем это надо?
Пока же, по мнению Чимитова, в России творческим людям поддержки нет.
- Хоть бы государство помогло мастерам приобретать кости для изделий по нормальной цене, ведь на черном рынке все втридорога. Кость мамонта, если неправильно хранить, разрушается, ведь это органический материал. Никто не помогает мастерам ее добыть. А когда сделает мастер свою работу - на выставках представляет искусство Бурятии, Якутии, все гордятся. Как бы помочь – никто не думает, зато как налог платить – такая дорогая и красивая реклама всюду: «Заплати налог!». Один мастер – семь ложкарей. Надзор, полиция, пожарные – все за тобой бдят. Хотел вывезти шахматы в Монголию – замучился оформлять разрешение.
Два раза он был за рубежом, и там ему говорили в лоб: «У нас бы вы богатым человеком были, а дома вас не ценят».
- Сейчас все принадлежит Москве – и фонды музея, и кости мамонтов. Что ни делай – нужно спрашивать разрешение Москвы. Раньше нефрит был камень, да камень, а теперь взять нельзя. Вагонами кости мамонта вывозят в Китай – об этом в Якутске на конференции говорили, а мы ради куска кости становимся чуть ли не преступниками, ищем, где ее купить под страхом уголовного дела. Однажды мне дали совет: «Не пиши нигде, что из мамонтовой кости изделия». А зачем же я буду скрывать? Это же мой труд.
Теперь, всем, что есть он обязан своим рукам. Все в своей жизни он сделал ими. И на вопрос, не жалеет ли, что вернулся когда-то в Бурятию, говорит категорично: «Как же я мог не вернуться к матери?».
