Банально и удивительно: как быстро летит время!
Не забыто потрясение, постигшее литературную общественность республики и страны при известии о неожиданной кончине писателя. В 49 лет. Глубочайшая скорбь и чувство несправедливости не покидают читателя и сегодня.
Звезда его только восходила. В 1978 году наконец-то был издан в Москве исторический роман «Жестокий Век» - его самое трудное детище. Уникальное.
Настороженное внимание общественности к произведению Исая Калашникова; опасения из-за незабытых политических деяний тридцатых годов; позиция благоразумного выжидания (как бы чего не вышло, пусть другие пройдут вперед по краю пропасти, а мы посмотрим…) и при этом затаенный огромный интерес к роману о Чингисхане. Это длилось не один год, пока роман пробивался к читателю. Но первое же появление книги на глаза публики разнесло все страхи, все прилавки книжного киоска в Доме правительства, и многостраничный объемистый «Жестокий век» вмиг разлетелся по рукам покупателей, которым повезло. А много экземпляров ушло из-под прилавка, как это часто происходило с ценными дефицитными вещами в советские времена. Или вообще не дошло до прилавка. Таков был читательский спрос на роман «Жестокий век». Так происходило и во все последующие десятилетия при нечастых изданиях этого произведения.
Я родился, чтоб написать «Жестокий век», - сказал Исай Калашников в кругу друзей и коллег после выхода его книги. А в 80-м году его не стало.
Не успел порадоваться успешному, благополучному завершению своей многолетней, сопряженной с большим риском и для него, и для его семьи работы. Долгие годы его стерегла судьба Мастера Булгакова. Следила за каждым словом в романе.
Не успел порадоваться осознанию и признанию читателями его творческого подвига – создания произведения общечеловеческого значения, общечеловеческого масштаба; прорыва из мира, окруженного со всех сторон железным занавесом. Мира, располагавшегося на громадном географическом пространстве, но тесного, несвободного, изолированного.
Постижение глубины многоплановых идейно-художественных реалий «Жестокого века» читателями в 70-е годы не могло происходить быстро и легко. Хотя внешне, при первом чтении роман захватывал. Осмысление его требовало времени, возвращения к прочитанным страницам; анализа, сопоставления с историческими и современными политическими реалиями. Роман «Жестокий век» не укладывается в прокрустово ложе литературы социалистического реализма.
Это было кардинально новое, непонятное, уникальное произведение по своей идеологии, по эстетике. Его сравнивать было не с чем. У книги В. Яна другая природа.
Автор «Жестокого века» Исай Калашников знал, что и читатель, и критика литературная, и литературоведение страны было еще не готово понимать и принимать его произведение на должном уровне, в должном идейно-художественном ключе – общечеловеческом. Мы привыкли во всех известных произведениях искать и находить образ врага. Призывать бороться, воевать с врагом. А в «Жестоком веке»… нет врага для нас. Уж на что враг из врагов Чингисхан, оказывается, не враг нам, читателям. Он – мальчик, сирота. Обиженный, преследуемый. Пребывает в плену. Терпит жестокое обращение. У него мать – красавица Оэлун. Она изо всех сил бьется, заботится о детях. Отец, Есугей, погиб, оставил детей сиротами.
В любом своем герое И. Калашников видит и показывает читателю человека. Обыкновенного, рожденного жить на этой земле. В мире, благополучии. Но на 800 с лишним страницах романа гремят жестокие битвы, погибают люди, рушатся судьбы, города, селения. Нет успокоения на этой земле и по сей день. Роман «Жестокий век» И. Калашникова – это роман – предостережение человечества от гибели.
Возможно, Исай Калистратович предчувствовал (неосознанно) свой скорый уход. Эта мысль появляется всегда, когда вспоминаю свою первую и… последнюю встречу с писателем. Моя единственная встреча, но очень важная для всех читателей встреча с ним состоялась, примерно, в апреле или мае 1978 года.
Роман книгой еще не вышел из печати (выйдет чуть позже, в июне-июле 78-го года). Опубликована была в препринте БНЦ моя первая статья «История перед судом писателя», посвященная «Жестокому веку». Написана она была по журнальной публикации (ж. «Байкал» 1974-1976 годы. Главный редактор А.А. Бальбуров).
Мой научный руководитель В.Ц. Найдаков предложил мне идти к Исаю Калистратовичу и обсудить с ним вопросы по «Жестокому веку», поднятые в статье.
Исай Калистратович на встрече рассказал очень много. Как я сожалею, что не взяла с собой диктофон и не записала все сказанное им. Это непоправимое, невосполнимое упущение. Но кто же мог подумать тогда, что всего лишь через год-два его не станет. Ему тогда было 47 лет. Он был молод, красив, полон готовности помочь разобраться в поднятых вопросах, донести и до меня, и до всех читателей важнейший свой опыт, наработанный всей его трудной жизнью. Передо мной был один из крупнейших мыслителей, писателей нашей современности. И, не побоюсь этого слова, великий гуманист.
Встреча наша длилась не менее часа. И все это время Исай Калистратович говорил, говорил… И сколько же из сказанного им прошло мимо ушей моих… За голову только хватаешься сегодня, вспоминая об упущенном. Ведь он говорил тогда не только для меня одной… Рассчитывал на дальнейшую трансляцию его опыта.
Исай Калистратович знал и видел, что аспирант, начинающий исследователь, как и тысячи читателей, гуманитариев 70-х годов, далеко не все в его произведении (диссидентском!) понимает в соответствующем ключе, на соответствующем уровне. Он мыслил, оперируя планетарного, общечеловеческого плана категориями. А мы по инерции бились в привычном тесном мирке заданных жестких стереотипов литературы тех десятилетий.
Завершая беседу, Исай Калистратович предложил мне записать то, что он сейчас скажет. Я записала. Под диктовку. А потом… потеряла эту школьную тетрадку. Все последующие годы работы не находила ее. Не помнила и записанное.
Не стало Исая Калистратовича. Помощи в работе ни от кого не получала. Я и не просила. Научного руководителя, с его добрейшим отношением ко мне после ознакомления с моими публикациями и рефератом, с его большой уверенностью в своевременном и успешном исполнении нашей работы, сумели нейтрализовать. Не давали ему ни малейшей возможности исполнять свою обязанность по моей учебе. Срывали все наши встречи для консультаций: все века у нас жестокие. Криминала в научной сфере оказалось ничуть не меньше, чем в бизнесе или в любом преступном мире.
Не оказывая мне помощи, Василий Цыренович торопил с защитой, сердился: «Ну сколько можно мусолить этот «Жестокий век»? Вы хотите какое-то глобальное открытие сделать. А нужна работа всего лишь квалификационного значения». Мне нечего было ему сказать. Продолжала свою каторгу. Я не могла отказаться от этой каторги. Бросить ее.
И глобальное открытие со временем пришло. Если так называть мои поиски и находку. Термин «общечеловеческое» разве не означает явление глобального плана? Не определяет главное свойство идеологии и поэтики романа «Жестокий век»? Это сейчас по прошествии многих лет я с легкостью использую слово. Не такой уж сложный замысловатый термин. Это простое по значению, всем доступное слово из русского языка. Но в литературоведении 70-х, 80-х годов я не слышала его, ни в одном труде не встречала. А оно оказалось для «Жестокого века» ключевым, все содержание и всю форму образующим в романе. Словно пазлы во всем романе сошлись, когда стала применять его в работе. Весь созданный в романе мир предстал в другом, соответствующем замыслу автора свете.
Слово «общечеловеческое» прозвучало в докладе московского литературоведа на конференции, посвященной 100-летию Хоца Намсараева. Конференция состоялась в 1989 году. Это было уже близкое преддверие кардинальных политических преобразований, принесших, в числе других, снятие, устранение железного занавеса, выход за пределы границ государства, на новый уровень связей, общения с остальным миром. С политическими новыми реалиями вошло в нашу литературу и даже в обиход главное в моей работе слово. Оно организовало, определило всю последующую часть исследования «Жестокого века».
Стоит вспомнить и напомнить пишущим по данной теме строки Владимира Маяковского:
Изводишь единого слова ради
Тысячи тонн словесной руды.
А я видела, с какой легкостью сорвала с обложки моей монографии слово «общечеловеческое» поэтесса местного разлива, учительница истории и подала в своем тексте без намека на ссылку на автора. При этом еще совершала потуги для критики автора монографии. Мораль читать «педагогу и поэтессе», ходить по судам нет возможности. А подобных дел по данной теме много. Бог им судья.
На защите моей работы научный руководитель, слава богу, сказал, что А.В., т.е. я, аспирант его, свою работу написала самостоятельно. А что мне оставалось делать. Я носом рыла землю. Только так можно обозначить мою работу над «Жестоким веком». Не благодаря, а вопреки всем обстоятельствам, всем многолетним черным проделкам она исполнена и защищена. А проделки, противодействия продолжаются. Жестокий век…
Но вот что интересно. Тетрадка-то с записью под диктовку Исая Калашникова нашлась! Через много лет. Вот уж точно, рукописи не горят! После многократных перекочевок, уборок, ревизий в бумагах (что лишнее, устаревшее – выбросить) тетрадка чудом уцелела. Где-то таилась, не попадая мне на глаза, и вот вышла на свет. Величайшая радость была в том, что записанное под диктовку писателя в 78 году и положения, выводы моей работы, сделанные намного позже, совпали. Дорылась, докопалась самостоятельно и нашла свою «разрыв-траву» для раскрытия идеологической мощи, феномена «Жестокого века». Помогло мне в этом одно-единственное слово: «общечеловеческое». И сошлись новое время, новое слово (в общем-то простое русское слово, выпавшее на определенный исторический период из употребления по определенным причинам). Они же привели, случайно или закономерно, к давно потерянной школьной тетрадке, в которой содержалась продиктованная запись гражданского, творческого кредо писателя Исая Калашникова. Его убеждения, мировоззрение сформулированы были им как афоризмы. В совокупности все эти факторы позволили уверовать в успешное исполнение работы.
Роман «Жестокий век», не имевший себе аналогов и в мировой литературе, проанализирован адекватно замыслу его автора. После долгих лет самостоятельной, на страх и риск, моей работы (консультироваться было не у кого), и тетрадка нашлась, словно чтобы подтвердить мои выводы по изучению нестандартного произведения Исая Калашникова. Лучшего консультанта, как оказалось, мне и не надо было.
Оценкой моей монографии, посвященной историческому роману Бурятии (с преимущественным вниманием к «Жестокому веку») является, наверное, и тот факт, что сразу по ее изданию в 1996 году она была запрошена в Библиотеку Всемирной литературы в Вашингтон. В 2018 году по компьютеру нашли подтверждение тому, что моя книга имеется в названной библиотеке США. Есть электронный адрес ее. Сегодня достоверно известно, что с 1996 года имя писателя Исая Калашникова известно в Америке.
В тетради оказалось три фразы. Лаконичные, но очень емкие по глубине заключенной в них мысли. Я сохранила каждое слово и стиль автора.
Запись первая:
«Людей гораздо больше объединяет, чем разъединяет».
Взвешенная, выношенная из всего опыта жизни мысль. Словно балансирует между утверждением и отрицанием. Как и в реальной жизни. Нет категоричности. Да, люди разъединены. Многими условиями. Их разделяют расстояния, государственные границы, океаны и реки, менталитет и характеры, сословное происхождение, языки и много чего другого. Конечно же, религиозные воззрения, вера, о чем свидетельствует историческая судьба старообрядцев, родом из которых сам писатель. Политические убеждения со всеми их сопутствующими и последствиями.
Но все названные и не названные факторы и в современной жизни, и в историческом прошлом утрачивали свое значение преграды и не препятствовали неисчислимым случаям, процессам единения, установлению дружественных отношений, брачных союзов, политических союзов, всех человеческих взаимосвязей во всех сферах жизни.
Не случайно первым названием романа «Разрыв-трава» было такое: «Все люди – братья». Это название произведения тяготеет к идеалу писателя И. Калашникова, к желаемому им миру, состоянию человеческого общества.
Но Исай Калашников – трезвый реалист. Он видел, что к состоянию «все люди – братья» еще надо идти, стремиться, достичь его. Дожить надо до него. И писатель выбирает другое название: «Разрыв-трава». Согласно легенде о некой траве, способной открывать любые запоры, прорастать сквозь любые препятствия. Писатель выбирает народный идеал, народное воззрение на проблему, выраженные в легенде. Оно не противоречит его идеалу. Но оно точнее, ближе к реальности.
Сегодня можно услышать: «как трава сквозь асфальт пробивается»… Это о случаях, когда талант, незаурядность, какие-то позитивные, во благо людям дела проявляются, пробиваются вопреки всем обстоятельствам, противодействиям, отсутствию условий и поддержки.
Трава, символ жизни, мира, слабенький зеленый росточек, разрывает тяжелый толстый слой бетона, асфальта и пробивается на свет, на солнце. Так и разрыв-трава из легенды не сразу, трудно, но упорно должна преодолевать все препятствия, барьеры, существующие между людьми, народами, континентами. Такова идейно-художественная задача выбранного автором названия своему роману «Разрыв-трава». В принципе эта задача гуманизации, единения человеческого общества ставится писателем Исаем Калашниковым во всех его произведениях. Это – кредо всего его творчества.
Но! Станут ли все люди братьями? Или это утопия? Пока видим, что и народы-братья становятся не братьями. Перипетии истории человечества не дают точного, категоричного ответа. Они балансируют ровно так, как дано во взвешенном афоризме И. Калашникова (запись в тетради). Словно на чаше весов. Добра и зла. Мира и войны. Что перетянет?
И появляется роман «Жестокий век». Роман-предостережение.
Вторая запись в тетради:
«На войне нет победителей», - предостерегает писатель, исторический романист. Ответ его на вопрос о войне и мире парадоксален. Но и логичен. Лаконичен. Ненавязчивый совет. Завет мыслителя.
Третья запись: «Человечество сегодня стоит перед огромными переменами…»
Активизацию исторического романа в нашей литературе 70-х годов Исай Калистратович сравнивал с простым народным обычаем присесть перед дальней дорогой, вспомнить прошедшее, его уроки и отправляться в новую жизнь.
Но о каких преобразованиях в жизни человечества говорил он? Провидческая способность писателей известна. При всех фактах научно-технических новшеств, позволяющих сегодня активную связь, сближение, обуславливающих глобализацию, приходится думать, не без тревог, что же еще принесут новые времена? Глубоко постигший историческое прошлое, своим трудом, творчеством много послуживший современникам, что видел писатель, всматриваясь в жизнь человека в будущие времена?
Ответа на эти вопросы нет в моей тетрадке.
Его надо искать нам, читателям. Сегодня живущим на земле. Устраивать будущую жизнь детей и внуков. Какие преобразования для них подготовить на нашей планете, помня «поучительные уроки жизни», живя в извечной борьбе добра и зла в настоящее время, ярко воссозданные пером писателя.
В трех лаконичных фразах содержится квинтэссенция многопланового глубокого осмысления человеческого бытия писателем Исаем Калашниковым. Это прямое обращение его к современникам, к потомкам. Выношенные, выстраданные советы его. Заветы человеческому роду на планете Земля.
