Он стал первым народным артистом СССР в Бурятии и лауреатом Государственной премии России.
Вылетая в Москву в апреле 1958 года, он не мог отличить работу реактивного мотора от биения своего сердца. Теперь, стоя на сцене Большого театра, ему казалось, что его сердце поднялось к самому горлу. Первые аккорды увертюры, открывается занавес, и… яркий свет софитов слепит глаза так, что не видно даже дирижера. «Это провал», - обжигает внутри, и вдруг белые полоски в темноте – это манжеты дирижера Евгения Светланова - начинают двигаться в такт музыке. Легкий взмах руки, и волнение исчезло...
Детство
Он помнил, как они жили в юрте, потолок и стены которой были похожи на плетеную корзину, покрытую инеем. Лежа на шкурах, он смотрел, как мать разжигает огонь в остывшем очаге. Где-то за стенкой в степи бушует пурга. Мать подходит к алтарю и наливает молоко в чашечку Богу, а потом ему, Лхасу… Когда в мае пробивалась первая трава, нагишом пускались бежать под дождем за радугой, чтобы быстрее рос. Устав от погони, малыш возвращался домой и думал, что однажды обязательно поймает свою радугу.
Тюрьма
На закате он бегал к тюрьме, где сидел его отец – Лодон-багша. Вечерами отцу разрешалось выходить на вышку и играть на мандолине. Народ со всей деревни собирался у Агинской тюрьмы, старушки плакали, и каждый старался что-нибудь передать. Лхасу же казалось, что тюрьма – веселое место, куда его пускали к отцу и всегда угощали. А дома было голодно. Это был 1930 год.
Бас из дацана
Лхас с матерью жили в Агинском дацане. Когда варили обед для лам, то били в гонг. На этот звон Лхас бежал наперегонки с собаками. Он слушал хуралы, где пели в четыре голоса, дули в огромные трубы и били в барабаны. Молебен начинал низкий бас, задавая тон хору. Этот бас потрясал воображение Лхаса. Казалось, пол гудел от его мощи. Пели не по-европейски, горлом и с огромной силой. Лхас пытался подражать, но в школьном хоре его всегда ставили рядом с писклями. «Первоклассным слухом я не обладал: выучивал не сразу, подбирал… Все давалось с трудом», - вспоминал Лхасаран Лодонович уже будучи знаменитым певцом.
И только первая учительница считала, что Лхас обязательно будет петь – больно звонкий у него голос.
Благословение черемухой
Однажды с друзьями они решили полакомиться черемухой и забраться в сад, посередине которого стояла юрта настоятеля. Но послушник поймал Лхаса и за уши привел к настоятелю. Худой старичок, увидев которого мальчик расплакался, вдруг ласково спросил: «Как тебя зовут? Знаешь, Будда не любит, когда воруют чужое. Кто ворует – попадет в ад. А если не будешь воровать, то попадешь в рай – там очень много черемухи». Настоятель взял горсть черемухи и положил в ладони мальчику. «Если хочешь черемухи, приходи ко мне, попроси, я всегда тебе дам, но не воруй».
Исцеление родиной
Когда отца выпустили из тюрьмы, они переехали в Улан-Удэ. В поезде Лхас попробовал первое в его жизни яблоко – необыкновенно ароматное, которое он бережно ел, откусывая по кусочку.
Улицы Улан-Удэ встретили грязью, в которой регулярно застревали извозчики. Самым красивым зданием в Улан-Удэ была тюрьма. Первый Дом Советов казался Лхасу высотой до неба. Не зная по-русски ни одного слова, Лхас в школе получил кличку Бурят. Однажды, заблудившись, он полдня бродил по городу и плакал, спрашивая по-бурятски у прохожих, пока отец не нашел его.
В городе ему было плохо настолько, что к концу года он заболел. Тогда отец на лето отправил его в Агинск.
«Когда я увидел знакомые горы, вершину Дондок-ри, родные места, мне стало так хорошо, что я заплакал. Мама испугалась. А я всю дорогу до дома бежал за телегой пешком. Десять километров бежал. А потом стал поправляться», - вспоминал позже об этом времени сам Лхасаран Линховоин.
Плач верблюдицы
Однажды он проснулся от того, что бабушка пела так высоко и печально, что во дворе растроганная ее пением и звуками хура верблюдица стала плакать крупными слезами. Потом принялась лизать верблюжонка и допустила его к своим соскам. И Лхас плакал вместе с верблюдицей. Певец признавался, что именно бабушка заложила в нем любовь к задушевному пению и музыке народа, от которых во время Сагаалгана звенела вся агинская степь…
Первая любовь
В шестом классе Лхас влюбился в свою одноклассницу, будущую артистку театра Бурятской драмы Дагзаму Чимитову.
Краснощекая, с большими глазами девочка красиво пела, танцевала, носила бурятский дэгэл и белую кашемировую шаль. Ночью Лхасаран вылезал через окно и ходил под окнами общежития, в котором она жила. Сидя за партой перед нею, он брал маленькое зеркало, клал его перед собой и весь урок смотрел на свою любимую.
Когда весной Дагзама собралась домой в Чесану, отпросившись у отца на три дня, Лхас почти 80 километров шел пешком вслед за телегой, в которой ехала Дагзама.
«Сколько счастливых минут подарила дорога! Я смотрел и ждал ее улыбки и заливистого смеха, улыбался, глядя на нее, и почти с ней не разговаривал», - вспоминал певец много лет спустя.
Песни кучера
Когда отца репрессировали в апреле 1937 года, Лхас пошел работать кучером. Из-за стипендии, на которую жили вчетвером, поступил в кооперативный техникум на бухгалтера.
Кружком духового оркестра в техникуме руководил Михаил Александрович Иванов – бывший капельмейстер Мариинского театра, окончивший Петербургскую консерваторию военных дирижеров. В оркестре Лхас играл на тромбоне.
«Каждую неделю мы ждали покойника – кусок хлеба будет. Я ходил к отцу в лагерь – вокруг Улан-Удэ было очень много лагерей, и мне, ребенку, казалось, что все мужское население города находится в тюрьмах», - вспоминал Лхасаран Линховоин.
Все будет джаз
В десятом классе, куда он вернулся по настоянию отца, Лхас начал «басить». В то время он первый раз был в Оперном театре, слушал оперу «Энхэ-Булат Батор», но, кроме декораций и оркестра, ничего Лхасарану в театре не понравилось. Зато однажды в кино он услышал джаз и захотел петь. Пел так, что все выбегали из классов. Наконец, одноклассницы повели Лхасарана в Дом пионеров на прослушивание к Екатерине Васильевне Владимирской. При виде великовозрастного Лхаса она усмехнулась, но, прослушав, направила его в театр музыкальной драмы (будущий оперный театр), где педагогом работал ее муж Николай Васильевич Владимирский.
Учитель и хранитель
Долговязый и худой, Лхасаран явился в театр в костюме: брюки – чуть ниже колен, рукава – чуть ниже локтей. Перед прослушиванием попросил у своих друзей пиджак, сапоги и рубашку. Друзья помогали готовиться к прослушиванию – гладили брюки и цветастую косоворотку. Прическу сделали - наголо остригли. Для солидности положили в карман часы, купили чекушку водки, буханку хлеба и, напоив Лхасарана для смелости, проводили в театр.
Сам Лхасаран Лодонович вспоминал об этом так: «В театре меня встретил культурного, благородного вида, светлый и красиво одетый человек в пенсне – Николай Васильевич Владимирский. Посмотрев на меня, он спросил, сколько мне лет. Я сказал, что восемнадцать, что пою Ермака. И в доказательство запел. Я кричал, давил и старался, но Николай Васильевич только усмехнулся и после куплета сказал: «Хватит».
Голос мой уже сел, начал хрипеть. Николай Васильевич проверил мой диапазон – внизу звучало очень басовито, наверх шел тенорком. Прослушав меня, Владимирский сказал, что «материал есть», «не полностью установившийся, но есть».
«Сколько вам лет?» – спросил он.
«Семнадцать» – ответил я.
«Придешь через год», – сказал Владимирский. Я уже попрощался с ним, когда у выхода меня возвратили обратно. «Когда в армию возьмут?» – снова спросил Николай Васильевич. «Окончу школу и пойду в армию защищать Сталинград», – сказал я. Это был 1942 год – Сталинградская битва. Владимирский внимательно посмотрел на меня и сказал: «Вы завтра придите в два часа ко мне на квартиру».
Лхасаран явился в срок. Владимирский без всякой платы занимался с ним три месяца и, несмотря на военное время, всегда угощал обедом. «Уже через месяц я пел арию Гремина и арию Собакина, и это неплохо звучало в плане вокала», - вспоминал сам Лхасаран Линховоин, уже будучи знаменитым и прославленным.
«Подожди, ты пойдешь далеко»
Когда Николай Васильевич предложил Лхасу поступить в хор театра, хормейстером был Василий Данилович Мидный. Это очень большой музыкант. То время вообще было полно удивительных людей – профессионалов высокого уровня, волею судьбы оказавшихся на окраине страны - там, где начиналась история нового театра.
Появление Лхасарана многие артисты хора встретили насмешливо. Стриженая голова не очень правильной формы, непропорционально длинные руки и ноги, выросшие из штанин, все это производило смешное впечатление. Но уже первые терции заставили всех смолкнуть. Мидный бесплатно занимался с Лхасараном сольфеджио, сам аккомпанировал и говорил: «Подожди, ты будешь человеком, пойдешь далеко».
Жена
Солистка театра Вера Лыгденова, впервые увидев Лхасарана Линховоина, «побежала к директору с возражением». Так с юмором вспоминал сам певец.
«Почему такого урода принимают в театр, хоть и в хор, но надо же брать приличных на вид людей! Мы должны смотреть со стороны эстетики, люди идут смотреть приятное, а не уродливое!» – возмущалась она.
После этого директор вызвал хормейстера и ряд товарищей для обсуждения: принять Линховоина или не принять. И лишь Мидный высказался за, подкрепив свое мнение словами: «Цыплят по осени считают». Через пять лет Вера Лыгденова стала женой Лхасарана Линховоина.
Вместо эпилога
«Когда пришло приглашение из Большого театра СССР для участия в опере «Русалка» Александра Даргомыжского, меня охватил страх», - вспоминал Лхасаран Линховоин.
При мысли о выступлении в Большом театре сердце певца начинало учащенно биться. Но вот последние аккорды, и слышен шквал аплодисментов, которые сопровождали певца всю жизнь.
Лхасаран Линховоин
